«Точмаш» как часть жизни

Как ни странно, у меня в жизни много всего связано с «Точмашем». Мои родители – они познакомились, поженились и завели меня, когда учились в институте в Ленинграде – были направлены на завод по распределению. Несколько лет мы жили в общежитии рядом с заводом. У нас была крошечная узкая комната, общий туалет, общая кухня с двумя огромными плитами – по вечерам все конфорки были заняты разным. Честно говоря, мне там нравилось. Счастье ребенка в том, что ему везде хорошо – вот и мне было хорошо. Бесконечно длинный коридор я называла «бегалкой» – устанешь, пока несешься из конца в конец. В общем зале (предполагалось, что жители этажа будут собираться там смотреть один на всех телевизор – или, например, играть в шахматы) у нас был свален всякий хлам вроде продавленных кроватей с пружинными матрасами – на них отлично прыгалось и валялось. Еще были «бегущие огоньки» – одинокая гирлянда, которая мигала на главном фасаде завода на новый год. Ее было видно, если выйдешь на лестничный пролет. Мы ходили туда с мамой. Для меня это было волшебством.

Еще был единственный на всю общагу телефон на вахте – и, когда мама однажды отправила меня передать какое-то сообщение папе на работу, я переполошила весь его цех. Потому что попросила незнакомый голос в трубке: «Позовите, пожалуйста, папу». «Какого папу?» «Моего папу. Папу Васю». Попытки выяснить, что еще за непонятный папа такой, заставили меня рыдать, а цех – метаться в поисках мужчины по имени Вася с ребенком подходящего неразумного возраста. Позднее, конечно, я выучила и имена, и телефоны родителей – звонила им если, например, забывала ключи от дома. Ждала на проходной. Мир, отделенный турникетами, казался загадкой. Я сворачивала шею, чтобы рассмотреть, что внутри.

Заводская турбаза «Камбары» – туда ездили на корпоративы. Слова такого не было, а корпоративы были, причем довольно веселые. Играли в волейбол, гуляли по лесу, купались, устраивали танцы – на танцевальных конкурсах мои молодые и прекрасные родители неизменно собирали все первые призы – до сих пор где-то дома валяются все эти вазы, мягкие игрушки и прочая шелуха. Был автомат с газировкой за копейку – сначала в нем стоял граненый стакан, потом он исчез – ходили «со своим» из столовки.

Потом были кризисные 90-е, когда работникам эпически задерживали зарплату (к счастью, специфика закрытого предприятия мешала выдавать ее продукцией – коммерческой жилки в родителях не было, поэтому в трудные времена мама печатала, шила и экономила, а папа пил). Со временем оба они уволились. Квартира к тому времени была уже своя, с заводом вроде бы больше ничего не связывало, но он продолжал жить где-то на периферии – как нечто, что было и будет всегда. Некоторые из моих одноклассников и тех ребят, с которыми я познакомилась студенткой, пошли туда на работу. Однажды у меня был роман с инженером «Точмаша»… «только не это», – говорила  мама – впрочем, расстались мы по другой причине.

А теперь «Точмаша» не будет… Завод, с которым связана история и судьба тысяч людей, перестанет существовать, потому что управляющие им «эффективные менеджеры» оказались настолько эффективны, что решили – проще закрыть предприятие, чем сделать его безубыточным.

Про эффективный точмашевский менеджмент, кстати, кое-что известно от работников завода. Например, что некоторые до сих пор работающие агрегаты – трофейные, еще со свастикой. А вот некоторые не работающие – современные, с программным управлением. Простаивают они потому, что приобретая дорогущее оборудование, снабженцы – к примеру – забывают заказать комплектующие. Так получается, что из-за людей, плохо работающих головой, страдают те, кто хорошо работает руками. Такая же ситуация – на многих других предприятиях. «Мир, к которому мы привыкли, исчез, – так считают многие. – В будущем не видно ничего воодушевляющего. Что делать – непонятно».

Работы мало. Зарплаты падают. Цены растут. За дешевыми продуктами – очереди. Верхи не хотят, низы не могут. Все надеются на доброго царя. Добро пожаловать в февраль 17-го года…

Фото: https://www.drive2.ru/l/8221042/