Нам нужна православная Джоан Роулинг

«Со времен первого издания книга вслед за автором потолстела», – начал выступление перед публикой Кураев.

Про тайные знаки

– Для меня это попытка примирять себя – любителя романа «Мастер и Маргарита» с собой – верующим человеком. Роман Булгакова, выражаясь современным интернет-языком – это гипертекст, только ссылки в нем неявные, их нельзя открыть в соседнем окне, каждый читатель в меру собственной эрудиции понимает, что имел в виду автор, какие аллюзии и скрытые цитаты он использовал. Читая «Мастера и Маргариту», приходится постоянно испытывать себя – и тогда каждая капля воды превращается в алмаз. Например, в романе есть сцена, когда Воланд сидит на крыше, к нему приходит Левий Матвей просить за Иешуа. А далее такая фраза: «Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны». Это аллюзия на оперу Гуно «Фауст», которую Булгаков хорошо знал и любил. Там есть такой момент: Фауст влюблен в Маргариту и хочет получить ее, но Валентин, брат девушки, против – поэтому его надо убрать. Мефистофель приходит в кабак, где пьет Валентин, и публично оскорбляет Маргариту. Тот выхватывает шпагу и атакует, но его оружие рассыпается. Валентин понимает, что имеет дело с нечистым, перехватывает шпагу за эфес – получается крест. И Мефистофель исчезает. Почему же он испугался шпаги в виде креста, а Воланд не боится? Здесь мы обращаемся к дневникам Елены Сергеевны, жены Булгакова: «Ничего нельзя понять в творчестве Миши, если не знать, что он сын профессора богословия». Так вот: есть разница между изображением и символом, христианским крестом и геометрической фигурой. Церковь уверена: нет греха в том, чтобы рисовать в тетрадке в клетку, носить обувь с крестиками на подошве. Не стоит вырезать крестовину из слива, чтобы не осквернить крест грязной водой. Связь между образом и первообразом определяется только волей молящегося. Поэтому, например, в кресле стоматолога я смотрю в окно, выделяю крестовину и использую ее, как объект для молитвенной концентрации. Но когда врач заканчивает, я не подхожу целовать окно. И для Воланда тень от шпаги – это не крест, а просто тень. Таких вот моментов в романе очень много».

О Булгакове и вере

– Есть много толкований романа. Кто-то считает его кощунственным, кто-то верит каждому слову. Варламов в серии ЖЗЛ пишет, что это крик отчаяния; исповедь человека, потерявшего веру и надежду, раздавленного советской системой. Я полагаю, что все еще сложнее. В последние годы Булгаков работал одновременно над «Мастером и Маргаритой» и пьесой о юности Сталина «Батум». Создавая «Батум», он понимал, что принимает яд. Как врач он должен был осознавать, что необходимо противоядие – и на другую чашу весов кладет «Мастера и Маргариту». На одном из черновых вариантов есть надпись «Помоги, Господи, закончить этот роман». И есть воспоминания Елены Сергеевны о том, что перед смертью он попросил принести роман, перекрестил его и сказал: «Пусть знают»…

О школьной программе

У романа – несчастливая судьба: его начали писать в одной стране, закончили в другой, издали четверть века спустя, и уже в 70-х не все понимали тех намеков, которые делал Булгаков. Обнаружив «Мастера и Маргариту» в школьной программе, я очень изумился. Воланд там преподносится, как положительный герой; сам роман, как написано в учебнике, «проповедует единство добра и зла» и часто преподносится едва ли не как учебник колдовства и оккультизма. Не думаю, что это входило в авторский замысел. Едва ли не каждая первая старшеклассница мечтает быть похожей на Маргариту, повторить ее судьбу – но такая ли это завидная участь? Поэтому я считаю, что в школе эту книгу лучше не трогать. Она слишком вкусна, мимо нее все равно никак не пройдешь, но чем шире будет личный опыт во время прочтения, тем глубже откроется роман. Известный философ Василий Розанов говорил, что в интересах церкви запретить людям читать евангелие до 40 лет. Без опыта личной боли и разочарований они не поймут подвига спасения. В интересах школы – не давать детям «Мастера и Маргариту», а сосредоточиться на классических произведениях, которые развивают вкус и эрудицию. К сожалению, в наших учебных заведениях не хватает английской литературной традиции: книг с ненавязчивой дидактикой. У нас любую мысль стараются преподнести так назойливо и нарочито, что это вызывает обратный эффект. Нужны такие авторы, как Толкин, Честертон, Льюис, Экзюпери – даже Джоан Роулинг – чтобы преподнести основы христианской этики без позы и лишних красивостей. В современной русской литературе такие попытки тоже есть, но качество пока несопоставимо. Впрочем, не все сразу…

О притягательности зла

Михаил Афанасьевич был увлекающейся натурой, ему очень интересна стихия карнавала, этакой «виртуальной реальности». А сцену погрома литературной Москвы, уверен, он описывал с личным удовольствием. Но главное в романе все же не это. Зло не было бы опасным, не будь оно привлекательным, убедительным и умным. Я много общался с сектантами: так, вот, они совершенно не похожи на карикатуры типа «Не хотите ли поговорить о нашем боге Дионисе». Они харизматичны, у них приятные и интересные презентации – как и у главного покровителя всех сектантов, который иначе не обольстил бы первую девочку в Эдемском саду.

Об экранизациях

Философ и богослов Павел Флоренский говорил, что разные виды искусства можно квалифицировать по степени диалогичности и монологичности. Музыка – диалогичное искусство, потому что слышащий сам додумывает, о чем это. А скульптуры Церетели – монолог, там уже все за зрителя сказано. Художественная книга – это диалог, а фильм – более жесткая структура, там в отличие от текста расставлены смайлики, акценты. Читая, человек сам представляет, каким тоном, с каким выражением лица может быть сказана та или иная фраза. В кино все это показано.

Сравнивая книгу и фильм, можно говорить об искусстве перевода. Например, «Собачье сердце» Бортко – это высокохудожественный перевод, почти самостоятельное творчество. Его можно сравнить с гениальными переводчиками иностранной литературы 30-х годов: они не могли говорить от себя, собственным языком – но работая над переводом, ухитрялись очень многое туда вложить, не навредив оригиналу. С «Мастером и Маргаритой» – другая история: любой, кто берется за экранизацию, прекрасно понимает, что имеет дело с всенародно любимой книгой, с культовой книгой, поэтому если в ней что-то будет изменено, зрители этого не простят. Поэтому «Мастер и Маргарита» Бортко – это дословный перевод, очень тяжеловесный. Честно говоря, лично мне больше нравится фильм Юрия Кары – хотя и он далек от идеала.

Бог и школа. Андрей Кураев об уроках православной культуры: «Возможности преподавания ОПК не исчерпаны. Я слышал и от родителей, и от педагогов, что один курс в четвертом классе – это мало. Но и мысль распространить эти уроки на все классы мне не нравится. Я считаю, преподавание должно идти по спирали: по одному году в младших, средних и старших классах. По мере взросления ребенка говорить с ним о вере на понятном ему языке и на интересные ему темы. Потому что вот это все «смысл праздника, значение иконы» – ребенку фиолетово. К нему надо подходить с его же проблемами и показывать, как они решаются с точки зрения религии. Кстати, я всецело за изучение прочих, неправославных религиозных течений. Одно другого не исключает. Но, по моему, нельзя изучать Блейка и Гейне, не прочтя перед этим Пушкина и Лермонтова.