Уважаемые читатели "Призыва"! Совместно с Владимиро-Суздальским музеем-заповедником и лично с его генеральным директором Алисой Ивановной АКСЕНОВОЙ мы продолжаем новую рубрику. Отныне на страницах газеты мы публикуем книгу Алисы Ивановны "История. Судьба. Музей".
К сожалению, приобрести эту интереснейшую книгу могут не все, поэтому предлагаем вам познакомиться с ней на страницах "Призыва". Пусть у книги будет как можно больше читателей!
В фондохранилищах – тот же иней. Церковные одеянья в больших застекленных щитах. Иконы на стеллажах. Особенно сильное впечатление произвела деревянная скульптура – Христос в темнице. Такая безнадежность была в его фигуре, в склоненной голове, опирающейся на руку.
На следующее утро начала разбирать бумаги. Стол старинный, с резьбой, стулья в комплекте. Но уж очень некомфортно: спинка стула как-то давила на спину. Потом я узнала, что эта мебель принадлежала какому-то фабриканту то ли из Вязников, то ли из Никологор, который был… горбатым, стулья делались для него.
Подробно вчитываюсь в акт-заключение комиссии, по которому я попала в музей… Господи, да с чего же начинать?!
В первые же месяцы отчетливо поняла, что мой заместитель по науке – не помощник. Это был добрый человек, окончивший истфак, в детстве перенесший страшную болезнь – полиомиелит и оставшийся на всю жизнь больным. Ну какой он заместитель? Он и сам это понимал. Но он был сыном генерала КГБ. Когда я поставила вопрос о необходимости смены научного руководителя, секретарь обкома КПСС Нина Дмитриевна Новожилова обрушилась на меня:
– Это невозможно! Ведь он – сын генерала!
В ответ, не задумываясь, я выпалила:
– Ну и что? А я – дочь лейтенанта, погибшего в 1942 году!
– Вы понимаете, что вы говорите?!
– Да!
Это было, наверное, первое мое противостояние в стенах обкома партии. Сколько еще предстояло за мою долгую жизнь в музее острых диалогов, оскорбительных объяснений, жестких поучений в этих стенах.
Среди заведующих отделами было пять бывших "начальников", направленных в музей-заповедник по причине неумеренного употребления алкоголя: лектор обкома партии, заведующий областным архивом, председатель одного из отраслевых обкомов профсоюзов, два сотрудника райкома партии (все они проработают в музее меньше года). Один из них, принятый на должность заведующего отделом древнерусского искусства в Суздале, окончил торговый техникум. На мой не столько вопрос, сколько утверждение – "Но вы же не сможете руководить этим отделом, что вы знаете об этом предмете?" – он ответил, хитро улыбаясь: "А вы что, не знаете слова Ленина, что нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики?"
На второй день бухгалтер Раиса Ивановна Нулина положила мне на стол пустые чеки в банк для подписи (банковские документы до тех пор я вообще не видела). "Почему они не заполнены?" В ответ – с откровенной усмешкой: "А вы что, не доверяете мне?" Страшно покраснев, я ответила твердо: "Пустые подписывать не буду!" В ответ: "Ну как знаете" – и, не торопясь, вышла. (Она будет долго работать в музее, станет замом по хозяйству).
Через неделю оказалось, что половина дров, хранившихся во дворе, украдена. А завхоз запил. Выручила истопник, милая пожилая женщина, Алевтина Николаевна Меркушина, сама поехала на лесосклад – выписывать и покупать новую партию.
Главной моей опорой в те годы был Григорий Борисович Шпионский, который, окончив школу в канун войны, прошел фронт, раненный попал во Владимир и с 1949 года работал в музее заведующим историческим отделом. Тогда он был единственным музейщиком, имевшим опыт экспозиционной работы и непререкаемый авторитет.
В первый же день увидела знакомое по средней школе лицо – Лия Романовна Горелик (она станет верным товарищем, другом) – умница, человек, наделенный редким талантом исследователя, блестящий рассказчик, щедрое сердце. Выпадает счастье в жизни – встретить такого человека. О Лии буду не раз упоминать, ведь она – автор самых удачных работ в соцветии наших экспозиций.
Разбирала бумаги, написанные четким рубленым почерком: Сергей Петрович Гордеев с отчаяньем спрашивал, может ли он надеяться на работу в музее, ему не отвечали несколько месяцев после заполнения анкеты. Горжусь, что это был первый принятый мною на работу научный сотрудник. Его почерк узнаю с первого взгляда из тысячи – наш главный "писатель", автор научных статей, путеводителей, знаток древнерусской литературы.
А всего по штатному расписанию было 78 человек на два города.
Да, это тебе не работа в отделе пропаганды и агитации! Шла, как по тонкому льду – и задавая вопросы (никто из Управления культуры не руководил, не подсказывал, не советовал), и принимая решения.
Но, наверное, комсомол был хорошей школой, привившей умение устанавливать контакты, находить общий язык и, главное, осознавать: тебя прислали в музей работать. И все. Никаких размышлений – надолго ли, по душе ли придется работа, устроят ли зарплата, условия, сработаешься ли с коллективом, встретившим неприветливо и молчаливо.
Просто я была из того поколения, представители которого и слова пионерской клятвы, и лозунги комсомола принимали искренне, глубоко и без сомнений. А единственным "отправным" документом, по которому я начала выстраивать свою работу, был тот акт комиссии Министерства культуры РСФСР, определивший мою судьбу.
Первое дело
В заключении комиссии Министерства культуры, проверявшей музей в декабре 1959 года, был вывод: "Самым серьезным недостатком в работе музея-заповедника является отсутствие работы по подготовке к открытию отдела советского периода. Фондов по отделу советского периода ничтожно мало. Экспедиции по сбору этих материалов никогда не проводились". В мае 1960 года в журнале "Крокодил" был опубликован злой фельетон "Бабка Аксинья спешит в музей" о работе музеев Владимирской области. Автор, Евгений Шатров, глумливо издевался над нашими музеями, где в основном одни церковные ценности, перед которыми бабка Аксинья бьет поклоны. Она обращает внимание и на большой портрет "представительной дамочки в перманенте". "Кто это? – спрашивает автор. – Главврач больницы, председательница колхоза, знатная работница? Да нет – это портрет императрицы Елизаветы Петровны, повешенный "из-за каких-то загадочных соображений". Бабка любуется: "…И платье на ней, небось, чистого капрона" и т. д., и т. д. В заключение говорилось: "Мы против того, чтобы сама деятельносгь краеведческих музеев покрывалась густым слоем архивной пыли. Мы за то, чтобы в залах этих музеев прочно заняла свое законное место живая и полнокровная история наших дней".
Но в одном месте фельетонист все же написал чистую правду: когда героиня фельетона идет в здание исторического музея во Владимире, ей говорят: "Исторический отдел закрыт ввиду того, что подотдел современности еще не открыт. Летом откроем. Идет перестройка".
Задачу, которую передо мной поставили при назначении – построить советский отдел, – была сформулирована жестко. Но где "построить"?! Ведь во Владимире – только небольшое здание Исторического музея, Золотые ворота и Дмитриевский собор.
Сейчас, спустя сорок лет, я поражаюсь своей безотчетной смелости в принятии решения, поистине революционного: разобрать экспозицию второго этажа (с Петровских времен до февральской революции) и на этом месте создать востребованный властью отдел советского периода. Временно, а там будет видно. Сводчатый потолок, расписанный крупным, ярким орнаментом (к тому же, поблекший, местами осыпавшийся), пришлось забелить – он не мог сочетаться с будущей экспозицией. Вместо старых допотопных черных витрин соорудили легкие стенды. Нет, это было не варварство и невежество, не неуважение к уже давно сложившемуся – это был вынужденный, но, как показало время, первый шаг музея к своему возрождению, подъему, непрерывному движению вперед.
Продолжение – в следующем еженедельнике.