16+

История страны, история семьи. Сталинградские письма моего деда

Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне 19 мая 1942 года. г. Н.Оскол.
"Мои дорогие! Завтра выступаем в поход к фронту. Что бы ни случилось, помни, Таня, что наших детей ты должна воспитать в свирепой ненависти к фашизму, разрушившему тысячи семейств, в том числе и нашу, ограбившему тысячи людей, в том числе и нас, убивающему и калечащему тысячи людей, в том числе и их папу, издевающемуся над нашей Родиной и народом. Это мое непреклонное последнее желание и завещание – на тот случай, если я не вернусь. Но я хочу победить и вернуться…"

Рассказы о том, что весной 1943 года ручьи, бегущие в Волгу, были красные от крови, не метафора. Хоть мы и говорим: "Никто не забыт, ничто не забыто", но сегодня никто не знает точно, сколько человек погибло на подступах к Сталинграду и где находятся останки многих из них.
Подавляющее большинство воинов, сражавшихся под Сталинградом, погибло на подступах к городу и в самом Сталинграде. Вся окрестная степь усеяна братскими могилами, на плитах которых высечены скромные суровые надписи: "Захоронено 265…, 738…, 1336 солдат и офицеров – безвестных героев войны".
Для меня Сталинградская битва – не просто термин. Там 28 ноября 1942 года в полевом госпитале в хуторе Большенабатовский от ран умер мой дед, рядовой Александр Иванович Шапошников. Моя семья искала место, где он похоронен, все эти 65 лет. Лишь в августе этого года мой папа впервые побывал на могиле своего отца в хуторе Евлампиевский Волгоградской области. И о Сталинградской битве я знаю не только из безликих строчек учебников истории. Сохранились письма деда с фронта, дневники моей бабушки, его жены. Их передал мне мой отец, и когда-нибудь я тоже передам их своим детям. Эти бесценные фронтовые треугольники с печатью "Просмотрено военной цензурой", написанные мелким, еле разборчивым почерком, и бабушкины дневники, которые она вела во время и после войны, с огромным трудом доставая клочки бумаги.
Сохранились еще и два бабушкиных письма, написанных деду на фронт, но почему-то вернувшихся обратно.
Мне повезло. Я знаю, где похоронен дед. Для него и для его 137 сослуживцев, солдат и офицеров 817-го артиллерийского полка 76-й стрелковой дивизии 21-й Армии война закончилась в ноябре 1942 года. Все они похоронены в одной братской могиле. Их имена останутся в веках.
Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне 15 мая 1942 года. г.Воронеж.
"Дорогие мои! Я нахожусь в запасном строевом полку. Нас прекрасно обмундировали во все новое и проводят военное обучение. В ближайшие дни нас переводят в другую часть в Действующую армию. Вы, конечно, знаете, что наша армия уже начала колошматить фрицев, к этому делу и мы приложим свои руки.
У нас в роте я пока помогаю по писарскому делу: Непривычно, когда ко мне обращаются "отец". Бороду я, конечно, брею, но усы остались – и это, очевидно, является причиной почтительной клички товарищей. Несмотря на годы, я сумею, поверьте, отомстить этим гадам в человеческом образе – за наш Киев и разрушение нашей семьи. Таня, будь бодра и расскажи детям, что их папа поехал бить фашистов. Ожидай меня, моя дорогая, я вернусь, но не раньше освобождения наших земель:"

Мой дед был совершенно не военным человеком – учителем биологии. Его работы публиковались в специальных журналах. Перед самой войной дед год проработал директором школы. В 41-м, в эвакуации, преподавал биологию в агротехникуме. В армию деда призвали в феврале 1942 года по мобилизации, когда ему был уже 41 год. В мае 1942 он попал на фронт.
Из документов: В 1942 году 76-я СД по железной дороге перебрасывалась к Сталинграду. В районе станицы Клетская, куда должна была прибыть дивизия, находился хорошо укомплектованный 817 артиллерийский полк. Обстановка не позволяла переместить его в Серафимовку, где сосредотачивалась 304-я СД. Поэтому командование решило прибегнуть к обмену артполками. 817 артполк вошел в состав 76 СД. С 14 августа 1942 года дивизией командовал полковник Н.Т.Таварткиладзе.
Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне 7 июня 1942 года.
"Дорогая Танюша и детки! Я служу в полковой артиллерии при стрелковом полку. Живется хорошо. Мы получаем 800 граммов хлеба, ежедневно сахар к чаю и часто селедку, которой я прямо объедаюсь, ведь с начала войны не приходилось ее покушать. Служба нетрудная, но требует большой внимательности. Я нахожусь в огневом расчете при орудии, подучиваюсь, чтобы в будущем стать наводчиком…
Читая газеты, интересуйся боевыми делами наших славных артиллеристов. У нас в батарее есть трое награжденных медалями За боевые заслуги и отвагу, а наш комиссар награжден орденом Красной Звезды. Начальство хорошее – все культурные и умные люди, помогающие мне втянуться в военное русло. А командир нашей батареи простой в общении, доступный каждому бойцу, но требовательный и строгий в делах службы и, говорят, отчаянный в бою. Я еще в бою не был, но под обстрелом уже был, и должен тебе сказать, мне нисколько не было страшно.
У меня накопилось столько злобы и ненависти к врагам, разрушившим наш край, дом и семью, заставившим потерять имущество и расстаться с родными, что во мне выросло могучее желание мстить врагам, мстить хладнокровно и обдуманно.
Мне не страшны раны, боль, труд и смерть, но я обдумываю, как побольше уничтожить врагов раньше, чем они меня выведут из строя. Я старательно изучаю артиллерийское дело – надо бить фрицев умело, овладевши военной квалификацией.
Видел я села, где зимовали фрицы, видел сожженные хаты, испорченные дома и сараи, изрытые окопами огороды, наслушался рассказов жителей о делах подлых фашистов, бывал в их блиндажах, видел танки, оружие и другое вооружение, отбитое как трофеи. Все, что пишут о фашистских зверствах – правда.
У вас в тылу, я знаю, часто считают газетными преувеличениями описания оккупации, но уверяю, жить при немцах нельзя. Старайтесь в колхозах побольше вырастить хлеба и других продуктов, помогайте крепить оборону, а мы на фронте не подведем.
Обнимаю и крепко целую вас, мои дорогие, передайте привет всем родным. Жду с нетерпением ваших писем. Твой Шура".

До войны дед с семьей жил на Украине, откуда им пришлось эвакуироваться в Воронежскую область. Жена Татьяна и трое малолетних детей остались в эвакуации: дочь Неля 6 лет, сын Чарльз 4 лет (мой отец) и грудной Олежек, так и не доживший до конца войны. Когда началась эвакуация, маленькому Олегу было всего 2 недели.
Из дневников бабушки: "Много материала дала для наблюдения эвакуация. Первая ночь не дома – на берегу Днепра. Алое зарево заката. На прибрежные кусты и песок набросила свое покрывало синяя ночь. Темнеет широкая лента Днепра. Какая дивная мирная картина, как не вяжутся с ней ужасы войны. Спим под возом. Всю ночь не дают спать комары, мучают бедного Лесика: Но вот светает. Весь лагерь встает, готовится к переправе. Этот день для меня памятен, он оставил много горьких воспоминаний. Переправу ждали до 12 часов. Жарко, нет тени, отойти от подводы нельзя. Лесик кричит.
Кто-то привез газету с приказом о мобилизации. Стало ясно, что Шуру скоро возьмут на фронт. Помимо воли горькие слезы побежали по щекам, не было силы их остановить…
Левый берег Днепра встретил нас сыпучими песками. Лошади еле волокли возы. Пришлось идти пешком. У меня на руках плакал Лесик, весь красный, сожженный горячими лучами солнца. Километра три шли пешком по песку. На следующее утро мы выехали на Переяславское шоссе и увидели массовую эвакуацию. Множество подвод, машин, пыль, крик детей, рев скота – все слилось в одну картину ада: Надолго останется в памяти это путешествие под знойными лучами июньского солнца, когда рад малейшей тени, чтобы защитить Лесика от жары. О старших детях и говорить не приходится:
Проехали Борисовку. Здесь нас намочил дождь. До вечера просидели в конюшне, а потом впервые за все время эвакуации ночевали в хате".

Дорога неудержимо мчала под Сталинград, ныне в Волгоградскую область. Хутор Евлампиевский, где в братской могиле лежат 137 солдат и офицеров, погибших на подступах к Сталинграду, сегодня остался лишь на карте. Он исчез с лица земли в 90-х годах ХХ века. Последний житель уехал отсюда в 98-м.
Кругом ни души. До самого горизонта – степь да степь, холмы, впадины, балки. И немое безлюдье. Ни гурта скотины, ни овечьей отары, ни черных пашен, ни зеленых озимей. Нет даже следа людского, тележного, машинного. Лишь небо, да облака, да дикое поле, забывшее про людской голос и скотий мык. Это – нынешнее Задонье. Евлампиевский хутор как приют человеческий кончился. Один из многих.
Без машины добраться сюда невозможно. Грунтовая дорога петляет среди холмов, то поднимаясь, то спускаясь. Посреди степи, в излучине холмов, чуть вдалеке от разрушенных изб и повалившихся заборов, под кленом, наконец, увидели ограду. Вот она, братская могила…
Письмо А.И.Шапошникова жене Татьяне 21 июня 1942 года:
"Это шестое письмо из армии. Я буду нумеровать все письма, чтобы ты знала, все ли доходят. Пишу это письмо с огневой позиции, с утра мы уже били по врагу и будем еще сегодня бить. Сейчас перерыв – мы обедаем и отдыхаем. Пишу на орудийном щите, защищающем расчет от пуль и осколков. Вот уж никогда не ожидал, что придется писать за таким своеобразным письменным столом.
Пишу в памятный для всей нашей страны и для нашей семьи день – 21 июня. Канун годовщины войны и день рождения моего ненаглядного сынка Олежонка. Поздравляю тебя с днем рождения младшего сыночка и желаю ему здоровья и долгой жизни на утешение всем родным. Ты, конечно, никогда не забудешь тот день, как не забуду его и я. Этот день, счастливый день нашей мирной жизни, за которым начались дни войны и разорения.
С 28 мая я на фронте. Уже прошел боевое крещение, был и под артобстрелом, и под бомбежкой с самолетов и теперь могу считаться заправским фронтовиком. Моя артиллерийская специальность – установщик. Я устанавливаю дистанционные трубки шрапнельных снарядов, осколочные и фугасные гранатные снаряды и подаю их во время огневой работы заряжающему. Тот вкладывает снаряд в пушку, а ящичные подают мне новые снаряды. Всего в орудийном расчете нас 7 человек, восьмой – командир орудия. Каждый делает только часть общей работы.
За меня не беспокойся. Я жив и здоров. Если же что-нибудь и произойдет со мной, то это не пройдет даром проклятым фрицам. Внушай детям смертельную ненависть к поработителям нашей Родины. Скажи Чарлику, что папа стреляет в фашистов из большой пушки снарядами такими большими, как рост Олега. Поздравляю Нелю и Чарлика с днем рождения Олега. Скажи Неле, чтобы она хорошо училась и помогала маме, и чтобы Чарлик не баловался и слушал маму, а то мне будет грустно, если я услышу о его непослушании.
:На этом месте меня застала команда: "Расчет, к бою!" Мы выпустили несколько очередей. Немцы обстреливали нас из орудий. Но мы прекрасно замаскировались в саду на окраине села, перед нами чистое поле, дорога и лесок. Мы стреляем с открытой огневой позиции по противнику, видимому невооруженным глазом. Немцы пытаются уже третий день полем выйти на дорогу из леса и подойти к селу, но не тут-то было. Осколочными гранатами мы крошим их и загоняем обратно в лес, в котором кроем их фугасными, а с дороги их бьют танки. Хотя я не военный, но довольно правильно представлял себе бой, так что испытываю в бою полное хладнокровие. За месяц боев из нашей батареи ни один не убит, не ранен. Ранена лишь медсестра осколком в мякоть ноги, но и та осталась в строю. Так что видишь, мы воюем довольно удачно".

Братская могила, в которой похоронен мой дед, раньше находилась в хуторе Большенабатовский. В 60-х годах ее перенесли в Евлампиевку. Хутор был большой, многолюдный, вот и решили – поближе к людям. Кто же знал, что через несколько десятков лет могила будет стоять одинешенька посреди степи…
Степные курганы сторожат безмолвие. Шелест травы под ногами, посвист ветра, стрекотанье кузнечиков. И огромный простор земли, который невольно завораживает. Стоишь и глядишь – не верится, что 65 лет назад от грохота орудий здесь ничего не было слышно.
Письмо А.И.Шапошникова жене Татьяне 29 июня 1942 года:
"Дорогая и горячо любимая Мася! Сегодняшнее мое письмо посвящено месячному пребыванию на фронте. Это срок сравнительно маленький, но для меня, никогда не служившего в армии, это значительный срок, тем более, что этот первый месяц моей службы ознаменовался порядочными боями и рискованными эпизодами: Но я жив и здоров. Не скрою – работа наша опасная, наши пушки небольшие, они сопровождают пехоту и подкрепляют ее огонь, действуя по пехоте и огневым точкам противника. Мы не сидим за несколько километров от передовой и не стреляем по вычислениям и карте, как это делает дальнобойная артиллерия, мы стреляем с открытой позиции, когда нас не скрывает ни лес, ни хаты, часто прямой наводкой, когда цель находится у нас на виду.
Так на днях мы стреляли по цепи фрицев, которые в сопровождении танкетки направлялись к нашей позиции. Мы подхватили нашу пушку и выкатили ее из укрытия на открытое место перед лесом, и на глазах идущих на нас немцев стали стрелять по ним и по их танкетке. Немцы шли в полный рост, одетые в темно-зеленые шинели и такие же пилотки редкой цепью с автоматами в руках. В середине их цели шел небольшой танк.
Мы быстро сделали несколько выстрелов по танкетке, но ни разу не попали по ней, а только по пехоте. Танкетка начала стрелять по нам – раз и два возле нас взметнулась фонтаном земля. Мы быстро руками закатили пушку обратно в лес. Танкетка устремилась к нам, за ней бежали автоматчики. Нервы наши напряглись до края. Мы видели фрицев и их танкетку, видели смуглого горбоносого "арийца", по-видимому, старшего с длинным револьвером в руках. Мы дали из кустов еще два выстрела по танкетке. И вдруг она скособочилась, закружилась".

Из документов:
17 июля 1942 года немецкие войска вторглись в пределы Сталинградской области. Начались бои на дальних подступах к городу. Они продолжались до 10 августа. За три недели наступления противник продвинулся на 60-70 км. Темп продвижения был 3-4 км в сутки. Советские 21-я и 63-я Армии перешли в контрнаступление, форсировали Дон и захватили плацдарм, но сил для развития успеха не хватило.
В разгар сражений под Сталинградом 76 СД располагалась на левом берегу Дона напротив станицы Клетская. Она должна была овладеть станицей. 23 октября дивизия перешла в наступление и после упорных боев 25 октября овладела Клетской.
Когда 19 ноября 1942 года началось контрнаступление советских войск под Сталинградом, 76 СД в составе Юго-Западного фронта вошла в ударную группировку 21-й Армии. 817 артполк обеспечивал прорыв немецко-румынского фронта. Командир батареи 817 артполка В.Шомоди вспоминал, что за спинами немцев в окопах сидели румыны – пулеметчики и расстреливали отступавших, а за траншеями румын – немцы. Бои были тяжелыми и кровопролитными. Погода была нелетная, и цели врага подавлялись, в основном, артиллерией.
Письмо А.И Шапошникова жене Татьяне 15 октября 1942 года:
"Дорогая моя Масенька! Милые детки Неля и Алик! Поздравляю вас с праздником 25-летия Октябрьской революции! Вспоминал, как мы проводили этот день в прошлом году на хуторе в эвакуации. Как нас заносил снег ночью при подъезде к этому хутору. Трудное было время, но мы были все вместе. Да, печальный год мы пережили, но я твердо убежден, что 26-ю годовщину мы будем встречать при иных, лучших обстоятельствах. Масенька моя славная, не убивайся и не горюй напрасно – я твердо знаю, что ты выдержишь все трудности и убережешь наших малышей для будущей счастливой жизни. Я надеюсь на тебя. Мое же дело – отомстить подлым негодяям за все злодейства и за смерть нашего сыночка: Я буду писать хоть коротенькие письма, чтобы ты знала, что я жив и здоров и помню о вас, мои дорогие.
Живем мы в теплых блиндажах, нам выдали зимнее обмундирование, теплое белье, ватные штаны и фуфайку, шапку-ушанку и рукавицы. Позднее выдадут и валенки. Питаемся мы хорошо, мясо и сахар у нас ежедневно, также и табак, а в праздничные дни и водка. Предстоят жестокие дни, в которых нашей артиллерии отведено почетное место. Но вы обо мне не беспокойтесь. Главное – это мы победим.
P.S. Наш писарь, узнав, что я тебе пишу письмо, просит передать привет от него – ему, бедолаге, некому писать, его семья не эвакуировалась из Донбасса, и он очень тоскует".
Из последнего письма А.И.Шапошникова жене Татьяне 26 октября 1942 года:
"Тяжелый камень лег на сердце и не могу плакать, а так хочется. Ужасно, когда теряешь в бою товарища, но неизмеримо, когда теряешь ребенка, за жизнь которого столько ты перемучилась. Я еще не могу освоиться с мыслью, что Олежонка нет. Вся наша эвакуация – и он в центре всех забот… Ты права, надо не убиваться и горевать, а ненавидеть и бороться. Они, проклятые, лишили нас крова и заставили покинуть родные места. Ты с двухнедельным малышом на руках пешком пошла из села. Незабываемо это и не прощаемо.
Мы не одни. Тысячи семей в это же самое время оплакивают близких, погибших от коричневой чумы. За все отплачу и отплачиваю уже, дорогая. Славно достается фрицам и их румынским прихвостням от нашей артиллерии. И приближается час расплаты. Ты не смотри на карту, что они много заняли, тем дольше им будет удирать, только навряд ли их много удерет.
Уже недалеко до разгрома врага. Уже переломный момент, кризис подошел. Дальше будет нелегко воевать, но более успешно. Сейчас армия не та, что была 3 месяца назад – и мы не те. У нас такая злость и ненависть, что это нас ведет на подвиги, а военное уменье помогает нам крепче держаться за оружие.
Сейчас у нас успех за успехом на нашем участке фронта. Но я это все опишу тебе в другой раз, сейчас у меня несвязно получится. Да к тому же немцы контратакуют, хотят отбить то, что мы у них заняли. Это значит, что отобьем их контратаки и еще продвинемся вперед – еще освободим кусок родной земли…
Целую деток. Пусть Неля напишет мне письмо. Твой Шура".

Лет десять назад в одном из номеров журнала "Новый мир" прочла: "Каждый погибший хутор, селение – это наш шаг отступления с родной земли. Мы давно отступаем, сдавая за рубежом рубеж. Похоронным звоном звучат имена ушедших: Зоричев, Березов, Тепленький, Соловьи, Вороновский. Края калачевские, голубинские, филоновские, урюпинские, нехаевские – донская, русская земля…"
Прямо как сводки военных лет. Прошло 10 лет. Похоронный список продолжен: Евлампиевский, Большая Голубая…
"…Уходим. Бросаем за хутором хутор, оставляя на поруганье могилы отцов и дедов…"
К счастью, не касается это лишь братских могил. В Евлампиевском, да и не только здесь, они ухожены. Вот висит невыцветший под палящим донским солнцем венок. Видимо, на 9 Мая приезжают сюда из райцентра – поклониться павшим воинам, ухаживают за могилой. Вот стоят на каждом памятнике сохранившиеся с далеких дней каски советских воинов, снаряды и пулеметные ленты. Никто не берет. Отношение к памяти павших у жителей Волгоградской области совсем особое…

Только цифры
Более 2 миллионов советских солдат погибло в битве за Сталинград. По своему размаху Сталинградская битва превзошла все сражения прошлого. Она продолжалась 200 дней.
Каждые 11 секунд там погибал один солдат. Продолжительность жизни командира взвода составляла 3 дня, командира роты – 7 дней, батальона – 11 дней, командира полка – 20 дней.

Просмотры: