Основные события февральской революции разворачивались в Петрограде, где проходили многотысячные демонстрации, улицы озарялись пламенем горящих правительственных зданий и полицейских участков, происходили вооружённые столкновения. Совсем иначе произошло свержение самодержавия в городе Владимире.
Населения в губернском центре тогда было всего 47 тыс. человек. Рабочих практически не было, основной базой революции служил 25-тысячный гарнизон, состоявший из солдат 82 и 215-го запасных пехотных полков, 668-й дружины и команды выздоравливающих. В своих воспоминаниях Н.А. Соколов-Соколёнок так описывал обстановку в городе накануне революции: «Наступил конец шестнадцатого года.
В прошлом уютный и безмятежный, ныне шумный, взбудораженный, заполненный беженцами и ранеными, Владимир особенно живо интересовался войной. В домах и на улицах города все более открыто и безбоязненно обсуждались причины неудач на фронте, и чаще всего говорящие связывали их с бездарностью руководства царских генералов, не щадили несостоятельность и самой царской семьи».
Обострилась ситуация со снабжением хлебом, да и другими продуктами, хотя местная либеральная газета «Старый Владимирец» писала 5 января 1917 г.: «Москвичи считают Владимир настолько сытым, что не проходит дня, чтобы оттуда не было покупателей». Эта же газета в номере от 31 января рисует такую картину: «Рано утром на Большой улице, в ожидании хлеба, собираются многолюдные толпы, жгут костры, бегают и топчутся на месте, желая согреться от мороза. Здесь же, на глазах этой толпы, происходит добыча топлива. Дети, поощряемые взрослыми, бегут за возами дров и воруют поленья».
У продовольственных лавок с раннего утра выстраивались длинные «хвосты», и далеко не всем удавалось получить хлеб. 18 февраля во Владимире произошел стихийный бунт. Толпа женщин с детьми подошла к дому губернатора, выкрикивая требования: «Хлеба!», «Долой войну – верни мужей!». Вместо губернатора к женщинам вышла его жена и в ответ на их требования заявила: «Откуда вы взяли голод? Разве сейчас голод? Настоящий голод бывает тогда, когда люди едят своих детей». От расправы со стороны разъярённых женщин её спасла только подоспевшая полиция.
О февральских событиях в Петрограде до владимирцев доходили лишь некоторые известия из центральных изданий, да от приезжих.
1 марта губернатор Владимир Николаевич Крейтон обратился к населению с призывом соблюдать спокойствие, вечером того же дня на совещании с представителями местной власти он сообщил, что уже 60 часов не имеет связи с правительством. Участники совещания разошлись, не приняв никаких решений об оценке сложившейся ситуации.
2 марта до 10 вечера губернатор проводил совещание по снабжению продовольствием. А в это время из Москвы отправился почтовый поезд, на котором во Владимир ехала делегация от революционных войск из Москвы. Слухи об этом уже достигли Владимира. В час ночи 3 марта поезд подошел к перрону владимирского вокзала. Свидетелем дальнейших событий оказался машинист паровоза Филипп Дорофеев. Вернувшись на своем паровозе из Москвы, он остался на вокзале, где уже было много людей, в основном реалисты, гимназисты и солдаты.
Позднее он писал в воспоминаниях: «… мы устремили свои взоры на вагоны, из которых с обнаженными саблями вышли матрос и 4 солдата, которые были встречены громким «ура». Окруженные народом, они вошли в зал первого класса, двое из них сняли оружие со стоящих на платформе жандармов, которое они отдали без всяких возражений. И отдали распоряжение дежурному по станции Жеребцову, чтобы он без ихнего распоряжения не отправлял поезд. В станции между прибывшими товарищами начались переговоры относительно того, остаться здесь или ехать дальше. Их стали просить, чтобы они остались здесь. Начальник станции Казанский говорил дежурному Жеребцову: «Отправляй, Лука Иваныч, ведь неудобно задерживать поезд». А Лука Иваныч говорит: «Отправляй, отправляй, срубят голову, вот и отправляй». Окончательно решив остаться, товарищи сказали, что поезд можно отправлять и направились в Никитские казармы [недалеко от вокзала, в них размещалась команда выздоравливающих], по пути сняли оружие со стоящего около станции городового, который в недоумении спрашивает: «Чего же мне делать»? Ему сказали, чтобы шел домой».
Из казарм вышли «слабосильные раненые», 50 человек присоединились к толпе. Солдаты были с оружием, но на всех насчитывалось не более 30 патронов. После пения «Марсельезы» стали выходить из ворот казарм на Мироносицкую улицу. В это время раздались три револьверных выстрела. Филипп Дорофеев вспоминал: «Люди бросились в разные стороны, ученики стали плакать, побросали ружья, а сами через забор, потому что кто-то пустил слух, что казармы окружены полицией». Сам он «встал за ворота и дрожа всем телом ждал участи, с полчаса простоял, наконец, решил выйти посмотреть, верно это или нет». Успокоившись, солдаты и присоединившаяся к ним часть жителей пошли по Нижегородской улице, по пути разоружая полицейских.
К дому губернатора подошло уже около 200 человек. Стоявший на посту у парадных дверей городовой загородил вход. «С ним было поступлено как полагается – сняли оружие, дали приличного тумака по шее, от которого он ткнулся в снег» – написал в воспоминаниях Ф. Дорофеев. Дальнейшие события подробно описал в местной газете нижний чин из команды выздоравливающих Дмитрий Карманов.
Были разоружены и арестованы губернатор, полицмейстер Иванов и другие чины полиции, не оказавшие сопротивления. В 2 часа ночи Крейтона и Иванова под конвоем отправили в здание городской думы. Далее народ двинулся к расположению 668-й дружины, после пререканий с её командиром большинство солдат дружины присоединились к восставшим, их стало не менее 500 штыков. 50 человек было направлено для усиления караула арестованных и занятия почты. Затем все с оркестром направились в расположение запасных полков.
Н.А. Соколов-Соколёнок пишет в воспоминаниях: «На рассвете 3 марта по пути к казармам двигалась возглавляемая прапорщиком Каном колонна восставших солдат. И, вопреки расчётам командующего гарнизона, при встречах с ней – после коротких, но откровенных диалогов – солдаты тотчас разоружали своих офицеров и сами пристраивались к колонне восставших. Обращение с простыми и доходчивыми словами: «Товарищи, мы против царя и против войны. Присоединяйтесь к нам!» действовало безотказно. Колонна восставших, разраставшаяся за счёт присоединяющихся к ней солдат и горожан, продолжала свой путь под оркестровые звуки «Марсельезы» и приходившей ей на смену революционной песни «Отречёмся от старого мира, отряхнём его прах с наших ног!» Пел во весь голос эту песню и я, бывший солист архиерейского хора, лихо вышагивающий вместе с другими мальчишками впереди колонны. Самым запоминающимся моментом всех этих утренних событий была встреча у Золотых ворот с внушительным отрядом подполковника Штинского, высланным генералом Гамбурцевым [начальником гарнизона] для наведения «порядка». Бравый, гордый, уверенный в себе, подполковник ехал верхом на коне во главе отряда. При встрече с колонной восставших он приказал прапорщику Кану образумиться – повернуть бунтовщиков обратно и развести людей по своим местам. Прапорщик, ничуть не смутившись, предложил подполковнику самому вернуться в полк и не подвергать себя опасности, заявив при этом, что царский режим свергнут и какое-либо сопротивление бесполезно. И тут кто-то из разъярённых солдат крикнул: «Кончайте с ним, братцы! Хватит, попили нашей кровушки!» И тотчас после этих слов все, кто стоял рядом с прапорщиком, набросились на подполковника, моментально свалили его с коня, разоружили, сорвали погоны и, если б не вмешательство прапорщика, неизвестно, что произошло бы дальше. Подполковника с коня стаскивал и я вместе с другими. По-мальчишески цепко, помню, схватил его за левую ногу и разжал пальцы только тогда, когда подполковник уже валялся у ног лошади».
У расположения запасных полков командир 215-го пехотного полка полковник Евсеев приказал стрелять по пришедшим, но солдаты отказались и, несмотря на противодействие командиров, примкнули к восставшим.
В 5 утра к зданию городской думы подошла команда из примерно 100 человек с тремя офицерами для освобождения арестованных, но караул их не допустил. Арестованных вновь увели в губернаторский дом, поместили в одну из комнат на 2 этаже. Крейтон беспрестанно ходил по кабинету, твердя, что его жена не могла сказать тех слов, которые ей приписывали; просил беречь его семью – двух сыновей и мать, которые находились здесь же. Вскоре с улицы пришла жена губернатора – в рваной куртке, разбитых валяных сапогах, грязной шали, одевшись так, чтобы её не узнали.
Вот как вспоминал о дальнейших событиях Иосиф Долинский, учащийся владимирского реального училища: «Приходим утром в училище, у нас контрольная по математике. Зашёл педагог по алгебре – уже немолодой. Он, дорогой наш учитель, всё смотрит в окно и не пишет ничего на доске. И вдруг этот мирный человек кричит: «Листки и книги оставьте, скорей одевайтесь, все на улицу! Царя сбросили! Освобождайте институток, ура!»
Бог ты мой, что творится на улице! Народ в богомольном Владимире весь вышел на улицу, кричит, неистовствует! Кондаков где-то достал вторую шашку, одел её на меня, как наиболее рослого, и мы всей ватагой отправились арестовывать губернатора и вице-губернатора. Но губернатор, вице-губернатор, городской голова и многие важные чиновники уже были арестованы, а мы, подсобная сила, только явились.
Боже мой, сколько радости вдруг оказалось в городе! Когда мы во главе с Кондаковым прибыли к губернаторскому дому, то оказалось, что взрослые решили вести губернатора через весь город к тюрьме, чтобы все-все видели, что глава губернии схвачен и над ним будет суд. Мы образовали кольцо – это были старшие ученики реального училища и мы с Кондаковым из нашего класса. Ввели губернатора, тонкого, высокого, с поднятым воротником. Мы двинулись под руководством кого-то из взрослых. Откуда взялся народ?! Нас окружили, сжали, кричали таким криком, что слов, видимо, страшных, разобрать было невозможно.
Бросали в губернатора чем попало: снегом, корками гнилого хлеба. Народу было столько, что, несмотря на множество снега в городе, всё кругом казалось черным-черно. До Золотых ворот кое-как довели, а у нашего училища началось такое, невообразимое, особенно со стороны женщин, что круг оказался почти смятым, хотя мы и держались за руки крепко».
Произошедшее здесь описал в воспоминаниях Филипп Дорофеев: «Полицмейстеру Иванову разбили всё лицо, губернатора уронили на мостовую и кто как сумел ударить кто ногой, кулаком, а жену бабы драли за волосы и вытащили привязную косу, и стали ругаться, ах сволочь, да у ней волосы-то чужие».
Вспоминал об этом и житель Владимира А. Хабаров: «Повели губернатора. Вот по дороге то им учинили мордобитие, а именно: кто-то ударил губернатора по физике, а губернаторшу за волосы немного потаскали. А полицмейстер и тут проявил себя неустрашимым, став на защиту своего уважаемого начальства. И его, конечно, не помиловали, и ему попало по очкам, окровенили как свинью, так и повели до острога».
Новая попытка расправиться была предпринята около тюремных ворот, но из-за огромного скопления народа не удалась, «…хотят ударить, а бьют друг друга». [В ночь на 16 марта Крейтон с женой под конвоем были отправлены в Москву в распоряжение командующего Московским военным округом. 17 марта их привезли в Петроград. У бывшего губернатора была сломана нога, для него в Министерский павильон была принесена лазаретная койка и приглашен врач Государственной думы.
На другой день по распоряжению А.Ф. Керенского бывший губернатор был освобожден на поруки. Долгое время считали, что Крейтон был расстрелян. Позднее выяснилось, что он оказался в эмиграции и прожил остаток жизни во Франции и Швейцарии. 8 марта 1931 года В.Н. Крейтон скончался в Локарно на 60-м году жизни].
Около 12 дня к зданию думы с оркестрами подошли солдаты 82 и 215-го запасных полков. Таким образом, весь гарнизон перешел на сторону восставших. Вышли на улицу и жители города. На Соборной площади начался митинг в поддержу Временного правительства.
К этому времени явочным порядком организовался новый орган местной власти – Губернский временный исполнительный комитет. Его возглавил председатель губернской земской управы кадет С.А. Петров, назначенный 5 марта губернским комиссаром Временного правительства.
3 марта была упразднена полиция, из тюрьмы освобождены 127 политических заключенных. Начальником гарнизона назначен боевой офицер полковник С.А. Венгржновский. 5 марта по распоряжению исполкома архиепископ Алексий прочитал в Успенском соборе манифест об отречении Николая II и Михаила. В этот же день С.А. Петров принимал парад местного гарнизона. Со здания городской управы и банка были сняты царские гербы.
Губисполком постановил установить 10 марта праздник революции. В этот день, после богослужения в кафедральном соборе, вновь состоялся парад войск гарнизона, прошедших по городу под красными знамёнами под звуки «Марсельезы».
Вот так в начале марта 1917 года быстро и бескровно сменилась власть во Владимире.
Николай Морозов
Нашли опечатку? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter. 
