Меленковские погорельцы боятся остаться брошенными

Для людей, в одночасье потерявших все, доброе слово и сочувственное внимание сейчас не менее важны, чем гуманитарные грузы и обещания построить новое жилье.

Психологи областного управления МЧС вернулись из деревни Большой Приклон, где расположен сейчас пункт временного размещения людей, эвакуированных из сгоревших деревни Каменка и поселка Южный, а также деревни Пичугино, до которой огонь не добрался. В разное время там размещалось от 57 до 45 погорельцев, в том числе и детей.

Переживали из-за фотографий

Анна Вандич, психолог-инспектор отдела воспитательной работы и психологического обеспечения управления кадров ГУ МЧС России по Владимирской области, и Ирина Щедрина, старший инспектор-психолог отдела кадров, профессиональной подготовки и психологического обеспечения ГУ ЦУКС МЧС России по Владимирской области, рассказали «Призыву» об эмоциональном состоянии жертв лесных пожаров и оказанной им помощи.

- Вообще-то психологи в такой ситуации должны сопровождать людей с самого начала эвакуации – то есть буквально садиться с ними в автобусы, уходящие из родной деревни. Но так как огонь пришел неожиданно, когда мы приехали в Большой Приклон, там уже работали психологи муромского отряда противопожарной службы и меленковского центра социального обслуживания населения. Дел хватало на каждого: все погорельцы испытали нешуточный стресс. Проявлялось это по-разному: паника, агрессия, слезы, истерика, отчуждение, обвинение, ожидание, безнадежность. Некоторые ждали помощи, другие уже начинали строить планы на будущее. Одни жалели, что потеряли все нажитое, вторые – что остались без работы, третьи боялись за детей.

Когда объявляли эвакуацию, людям велели брать только самое необходимое, что может поместиться в маленькую сумочку: деньги, все документы, смену одежды. У многих с собой не было даже запасной обуви. Некоторые потом больше всего переживали из-за сгоревших фотографий, потому что все можно нажить заново, а вот память не купишь. Другие сокрушались о пропавшей скотине, курах. Была женщина, которая два дня подряд плакала из-за того, что у нее дома остались кролики. Еще у одной бабушки был шок после того, как она вернулась в деревню и увидела своего сгоревшего поросенка. Но так как, к счастью, обошлось без человеческих жертв, то особо тяжелых состояний, когда человек впадает в оцепенение, ничего вокруг не видит и не чувствует, не было. А стресс – в принципе это нормальная защитная реакция организма на нестандартную ситуацию.

- О чем нужно говорить с людьми, оказавшимися в такой ситуации?

-  Во-первых, нельзя сразу бросаться с разговорами. Сначала человеку нужно дать выплакаться, выплеснуть все накопившиеся негативные эмоции, выйти из шокового состояния. К кому-то требовалось подойти, взять за руку, погладить по спине, дать понять, что разделяешь его горе. Кто-то подходил сам, начинал обвинять психологов – они же в форме МЧС, то есть тоже спасатели – в том, что они не приехали вовремя, не отстояли чей-то дом. Очень важно именно в это время не переубеждать человека, не спорить, позволить ему высказать все накипевшее, даже если это несправедливо. Некоторые, напротив, приходили и благодарили за помощь, за то, что остались в живых. Но если человек в этот период категорически не хочет общаться, нельзя его к этому принуждать и навязываться.

Второй этап – понемногу начинать говорить о происшедшем. То есть сначала психолог будет просто слушать и пытаться определить, в чем его собеседник видит главную для себя проблему. Кто-то боится остаться брошенным, другой – начинать жизнь заново, третий просто страшится неизвестности. И здесь уже требовалось искать индивидуальный подход к каждому, помочь пострадавшим найти то, что представляет для них ценность и дает определенный стимул для движения дальше. Говорить, что все будет хорошо, в такой ситуации неуместно, но нужно научить людей принять сложившиеся обстоятельства и жить с этим дальше. С молодыми в этом плане проще – им не так страшно начинать с нуля; у многих дети – им надо держаться ради них. Поэтому у многих горе прошло быстро: люди даже радовались, что у них появятся новые благоустроенные дома, работа, говорили даже, что «не было бы счастья, да несчастье помогло». Со стариками в этом отношении труднее. Переезд на новое место для них сам по себе стресс. Здесь требовалось дать понять, что они не одни, их не бросят, и это уже была комплексная работа и психологов, и местной администрации, и соцработников, и милиции.

Часто у нас спрашивали: за что? Почему это случилось именно со мной? Тем, кто покрепче, мы говорили – «не «за что», а «для чего»: испытания посылаются, чтобы их выдержать и стать сильнее, крепче. С пожилыми, конечно, так нельзя. Им мы просто объясняли, что пожар -это стихийное бедствие, что природа не выбирает, что спасатели положили все силы и мужество, чтобы остановить пламя, но огонь есть огонь, тут ничего не поделаешь. И люди начинали понемногу соглашаться и успокаиваться.

«Гуманитарная» психотерапия

- А как переживали этот кошмар дети, и чем им можно было помочь?

- Большинство из них пока просто не осознало масштабов случившегося. Они просто не понимают, что у них больше нет дома. Эвакуацию многие восприняли как приключение – дети ведь уверены, что, пока папа и мама рядом, все в порядке. А их родители сейчас с ними, они окружены заботой и любовью, у них новые впечатления, новые игрушки. Конечно, все пережитое не могло не отразиться на психике, но проявится это позже.

Начинать требовалось именно с родителей – ведь если мама сидит и плачет, ребенок будет плакать тоже. И уже потом нужно было дать детям возможность выговориться – они часто не умеют словами объяснить, почему им плохо, – и показать, что их беспокоит: через рисунки, например. А затем работать с этой ситуацией через игру.

-  В Большом Приклоне оказались и те, чьи дома уцелели во время пожара. По сравнению с погорельцами они чувствуют себя лучше или хуже?

-  Они оказались совершенно в другой ситуации. Да, их дома стоят на месте, но исчезло чувство безопасности и та общность, которая составляет главную ценность деревенской жизни. Важен ведь не только свой дом, но и все устоявшееся совместное сосуществование. Поэтому, с одной стороны, эти люди хотят скорее вернуться, а с другой – боятся этого. Нельзя жить, как прежде, когда половина домов сгорела до основания; соседи, которых ты знал долгие годы, уехали. Но, надо сказать, в горе люди объединяются. Уже сейчас слышно что-то вроде «вы же тоже каменские, или пичугинские, давайте к нам». Люди сами стараются поддерживать друг друга, строят совместные планы.

Что касается «погоревших» и «уцелевших», то здесь ситуация противоречивая. Нельзя сказать, что они поделились на четкие группы. Но вместе с тем каждый считает, что другому повезло чуть больше: одним – потому что цело нажитое и можно возвращаться домой, вторым – потому что обещаны новые дома, социальная поддержка, деньги. Хотя на самом деле всем тяжело. Но те, чьи дома выстояли, действительно не считаются пострадавшими, и никакой помощи им сейчас не полагается. Едва ли не больше всех из-за этого переживала немолодая женщина, которая в своей деревне за небольшие деньги ухаживала за одиноко живущими старушками. А сейчас их забрали родственники, и эта женщина очень мучается из-за того, что дома ей, по сути, не на что будет купить хлеба – другой работы для нее пока нет.

- Правда ли, что у вас с собой была специальная аппаратура для работы именно в таких ситуациях?

-  Был аппарат психоэмоциональной коррекции, который помогает снять напряжение с глаз и с мозга. Это такая коробочка с очками, когда их надеваешь, загорается успокаивающий голубой или зеленый свет. Надо посидеть три минуты с открытыми глазами, чтобы самочувствие улучшилось. Когда мы беседовали с людьми, то предлагали им попробовать и этот аппарат. Сначала, разумеется, ему не очень доверяли, но потом из любопытства потянулись. Даже бабушки у нас сидели с этими очками.

-  Как люди воспринимали приходящую гуманитарную помощь, облегчила ли она их жизнь?

-  Когда мы приехали, мешки с грузом для погорельцев уже начали поступать, потом они заняли целый актовый зал той школы, в которой открыли пункт временного размещения. К их содержимому люди отнеслись с интересом: мы видели, как бабушки рассматривали кофточки, халаты, прикидывали их на себя, на внуков, радовались, что такие хорошие вещи. У большинства с собой не было абсолютно ничего, а тут начало появляться приятное ощущение обжитости, обрастания новыми предметами. Сначала везли все больше одежду, и женщины начали заговаривать о том, что хорошо бы еще кружки, кипятильник. Если у человека есть халат, кружка и кипятильник, то он уже чувствует себя «почти как дома», появляется чувство относительного физического благополучия. Так что с гуманитарной помощью получился спонтанный элемент психотерапии.

Но, конечно, людей радовало не только то, что у них появляются какие-то новые вещи. Их очень трогало проявленное другими людьми участие и забота. Они без конца всех благодарили – в такой ситуации очень важно чувствовать, что ты не один, что о тебе кто-то думает. Опять же, очень повезло, что горе этих людей было не таким глубоким, как если бы на пожаре погибли их близкие. Тогда, конечно, даже ненадолго отвлечь их от беды новыми вещами не удалось бы.

- Можно ли сейчас говорить о том, что психическое состояние эвакуированных в Большой Приклон стабилизировалось?

-  Нет, хотя первый выплеск эмоций прошел, и люди сумели принять как факт произошедшее с ними. О какой-то стабилизации можно будет говорить только тогда, когда эти люди обустроят свое новое жилье и почувствуют себя в нем уютно. А это долгосрочный процесс. Но в данной ситуации пока достаточно и того, что люди сумели принять ситуацию, в которой оказались, и готовы предпринимать шаги для того, чтобы создавать для себя комфортные условия в сложившейся обстановке. Морально они определенно чувствуют себя лучше: например, ходят на концерты, которые для них устраивают; женщины начинают заниматься хозяйственными делами, уборкой. Они заново находят для себя интерес к жизни. Но в моменты, когда они вспоминают о прошлом, у них на глазах все равно появляются слезы.

Кстати

Помощь психологов сейчас требуется не только погорельцам из пострадавших деревень, но и спасателям, которые круглые сутки заняты на тушении лесных и торфяных пожаров. «Они работают на износ, через все грани физических и моральных сил, – объясняет Анна Вандич. – Пока эти ребята не ощущают эмоциональной изношенности – только физическую усталость, но таковы приоритеты человеческого организма. Огонь, дым, жара изо дня в день, без конца и края – это по-настоящему страшно и тяжело. Спасатели говорят, что будут держаться столько, сколько потребуется. Пока их поддерживает адреналин и внутренние резервы, но когда ЧС в области прекратится и можно будет остановиться, уйти из лесов и торфяников, проблемы появятся мгновенно: это и истощение организма, и психические срывы, и обострение хронических заболеваний, и появление новых болезней. Ситуацию нередко усугубляют неурядицы бытового плана: кого-то отозвали из отпуска, у кого-то пропала поездка, о которой мечталось год, у кого-то непонимание в семье – все это очень подкашивает психику. К сожалению, пока пожары продолжаются и люди заняты борьбой с огнем, у нас нет возможности заниматься диагностикой – это приходится отложить до конца режима ЧС. Все, что мы можем сейчас, – помочь сбросить часть напряжения с помощью бесед и специальной аппаратуры для индивидуальной и групповой терапии. Эта работа ведется во всех частях и отрядах области».

Марина Сычева

Обсуждение закрыто.